Рыбацкие стихи

Памяти ладожских рыбаков, погибших 28 февраля 2000 г.

Фима

1.

Ты говоришь: “О льдине напиши,
как дрейфовал по Ладоге на льдине”.
Я утопил ее в штормах души,
из тех людей кого-то нет в помине.

“Длиною в жизнь — ты говоришь — урок,
но если не усвоена наука,
пусть кто угодно бурит свой ледок”.
Я не уверен, вот какая штука.

Пусть журналисты о казне строчат,
о рыбаках, в казне сверлящих дыры.
Пусть на диванах умники лежат,
не выходя с газетой из квартиры.

2.

Поехали мы на Ладогу
в Криницы. Бог его знает,
когда там рвануло. Надо бы
было быть на припае.
Быть. Но вопросу этому
столько же лет, сколько
о том никому не ведомо.
Тем более, брал окунь.
Горбатый, в полоску черную,
огненный в жоре, снасти
рвал, превращал в крученую
леску, сам сполох страсти.
После того, как екнуло
сердце Ладоги, даже
смотреть на курганы мертвого
окуня было страшно.
От трещины и до трещины
верст на пятнадцать были
тысячи душ замечены.
Там, в небесах, ловили.
Там восхищались радугой
прожекторов, бураны
темной кружили Ладогой.
В море светает рано.
В море, покрытом ломаным
льдом, выбегали волны
из-подо льда, не скованы,
и возвращались в лоно.
Мы же, вдвоем на ящике,
слушая рев пучины,
плывущие к мамам мальчики,
принявшие бой мужчины,
мы, уповая на лучшую
участь, еще не знали -
зачем, по какому случаю,
всех нас на льду собрали.

3.

Море волнуется — раз.
Море волнуется — два.
В третий раз ты едва
сможешь начать рассказ.

Море волнуется — два.
Море волнуется — три.
С неба кричат: “Замри!”,
в дар не приняв слова.

4.

На Ладоге восточный ветерок
и яркое полуденное солнце.
На Ладоге моей рванет ледок
и вся природа эхом содрогнется.

На Ладоге прозрачный черный лед,
вся Ладога моя из черных окон,
из каждого окна, разинув рот,
выглядывает хищный, жирный окунь.

На Ладоге на солнышко не клюй -
обманчива слепящая мормышка,
такие дали — мама не горюй,
не поминай меня и ты, малышка.

Лишь горизонт да эти мужики
на ящиках в залатанной овчине,
черным-черно, как будто утюги
на гладком льду утюжат мягкий иней.

Лишь горизонт и вертолет кружит
над крепким сном упрямых инородцев.
На Ладоге мой новый бур лежит
на черном дне и преломляет солнце.



Фима